Сергей Апарин – журналист, историк-любитель и страстный собиратель артефактов времён Второй мировой войны. Его коллекция живёт: она участвует в театральных постановках, съёмках, экспозициях. В интервью корреспонденту Vecher.kz он рассказывает, как пришёл к военной истории, как отличает подделки от подлинников и почему важно прикасаться к прошлому, почему именно детали важны, когда говоришь об истории.
– Сергей, расскажите, как у вас появилось увлечение военной историей?
– Думаю, как у многих мальчишек, с детства. Мы читали книги, учили стихи про войну, и казалось, что это всегда было что-то героическое и масштабное. Но рядом жили те, кто прошёл через это всё – наши бабушки, деды, соседи. Мы не всегда вслушивались в их рассказы. А зря. Потому что с годами я понял: истинное понимание войны приходит только через детали. Когда не просто «бои шли на фронте», а когда знаешь, сколько копают окоп, как пахнет воздух перед атакой, сколько времени занимает перезарядка орудия или как выглядел солдатский паёк.
– Помните ли, какой был ваш первый экспонат? С чего началась коллекция?
– Коллекционирование началось почти случайно – с вещей, оставшихся после ушедших родственников. Один из первых предметов – знак «Халхин-Гол», принадлежавший моему деду. Я тогда даже не знал, насколько он редкий.
Позже появилась трофейная немецкая точилка для бритв – из Третьего рейха, с клеймами и в оригинальном чехле. Она всегда лежала у деда, и я лишь много позже понял, какую длинную историю она несёт за собой.
А дальше коллекция начала расти как будто сама. Появился знак – захотелось к нему гимнастёрку. Появилась гимнастёрка – нужен ремень. Потом фляжка, противогаз, подсумок.
Хотелось собрать целиком образ солдата, потом – офицера, потом – танкиста, лётчика. Каждую вещь хотелось иметь подлинную, с историей. Одна деталь тянет за собой другую – и погружаешься всё глубже.
– Какие предметы для вас особенно дороги?
– Те, у которых есть история. Не просто вещь, а вещь с памятью. Будь то полевой планшет с аутентичными карандашами и курвиметром, или тот же знак Халхин-Гол, который дед никелировал сам. Мне даже предлагали восстановить его до «коллекционного» состояния, убрать никель. Но я отказался – это был не просто знак, это была вещь деда, со своей историей, она важнее.
– В вашей коллекции есть редкие экспонаты?
– Есть. Но, знаете, что интересно? Самыми редкими зачастую оказываются самые простые вещи. Например, будёновка. Выпущена была миллионами, все её знают, но за всю жизнь встретил её в продаже всего пару раз. Натуральная шерсть, моль, почти все уничтожены. Сейчас – дефицит. Вот это парадокс: редкими становятся не уникальные образцы, а те, которые когда-то были везде.
– Что для вас в коллекционировании самое главное?
– Память. Возможность «расслышать» историю через предмет. Потому что часто, когда даёшь в руки ветерану какую-то вещь – пряжку, фляжку, противогаз – он вспоминает такие детали, которые сам бы не смог просто так рассказать. Память устроена по ключу. Эти ключи – наши экспонаты.
– Сергей, вы много лет собираете вещи времён войны. Почему именно этот период?
– Потому что это не просто история. Это – боль, честь, память. Испытание, через которое прошла практически каждая семья. Это было редкое время, когда очевидное зло было побеждено очевидным добром. Поэтому я стараюсь сохранить от него всё, что можно: вещи, голоса, воспоминания. Не для парадов и музеев за стеклом, а чтобы можно было заглянуть в прошлое и увидеть всё глазами живого человека, а не просто по сухим строкам в учебнике.
– С чего начинается коллекционирование?
– С интереса и с желания разобраться. А потом – со знаний. Потому что, если знаний нет, будет много ошибок. Это как с техникой: покупая телевизор или чайник, вы изучаете характеристики, производителя, отзывы. Здесь то же самое, только требования выше. Чтобы не нарваться на подделку, надо знать историю вещи, особенности материала, технологии.
– Подделки встречаются часто?
– Да. С каждым годом они всё более качественные. Есть даже такая шутка среди коллекционеров: «Подделка лучше оригинала». Иногда копии делают из дорогих материалов и настолько филигранно, что их трудно отличить. Но главное – не материал. Медная или жестяная вещь может быть ценнее золотой, если таких осталось всего несколько в мире.
– Как вы определяете подлинность артефакта?
– Есть сообщество настоящих коллекционеров. Мы показываем друг другу спорные находки, обсуждаем. У некоторых из нас – глубокие практические знания, даже больше, чем у сотрудников музеев. Кто-то может на глаз или наощупь определить эпоху, чувствует «вес времени». Конечно, бывают ошибки, но мы стараемся помогать друг другу не попасться на подделку.
– Что вы думаете об изменении внешнего вида старых предметов – реставрации, восстановлении?
– Есть три подхода. Первый: чем оригинальнее вещь сохранилась – тем лучше. Второй: если можно сделать, чтобы она снова заработала – я за. Особенно когда речь о механике: часах, приборах. Приятнее, когда вещь работает. Третий случай – самый спорный. Это когда вещь приводят в «товарный» вид перед продажей: чистят до блеска, шлифуют. Она теряет свою уникальность, налёт времени, следы бытования. Это как старинную книгу перепечатать заново, чтобы она выглядела новенькой. Уже не то.
– Ваши предметы экспонируются?
– Конечно. Коллекция должна жить. Если её никто не видит – это не коллекция, а склад. Мои вещи участвуют в инсталляциях, фотосессиях, спектаклях, фильмах. Если есть уверенность, что с ними будут бережны – я только за. Потому что тактильность истории – это мощно. Пока человек не подержал вещь в руках, он до конца не прочувствовал эпоху.
В Музее естественной истории в Лондоне я увидел экспонаты, предназначенные для слепых. Они могли трогать слепки зубов динозавров, фрагменты костей. Думаю, эти вещи там не только для незрячих. Любому человеку хочется прикоснуться. Тактильный контакт усиливает впечатление. Поэтому, когда мы делали экспозицию в редакции издания «Новое поколение», я дал людям возможность держать артефакты в руках. Это производило огромное впечатление.
На мой взгляд, у нас в музеях тактильности не хватает. У нас же, к сожалению, работники музея выглядят и ведут себя как надзиратели. Стоит задержаться у витрины на секунду дольше – уже чувствуешь на себе тяжёлый взгляд. А надо бы наоборот: если человек, особенно подросток, заинтересовался экспонатом, ему нужно рассказывать, поддерживать интерес, поощрять.
В Лондонском военном музее мне подарили каталог просто за то, что я долго ходил и внимательно смотрел. У нас за фото просят деньги, хотя очередей в музеи почти нет. Всё должно быть наоборот.
– Случались ли трудности при перевозке коллекции через границу?
– Бывали. В Германии и Турции начинали высказывать претензии, мол, вывоз запрещён. Я спокойно показывал документы, чеки. Говорил: «Вот вещь, я её купил легально. Покажите мне, где запрет?». Обычно это успокаивало.
Самый курьёзный случай был в аэропорту Хитроу, когда по недопониманию вызвали броневик и отряд с автоматами. Сотрудница авиакомпании на приёме багажа не знала, что делать с коллекционной вещью. В каждой стране и авиакомпании свои правила провоза определённых коллекционных вещей. Я у неё спрашивал, что делать с этой вещью, потому что в каких-то странах нужно такие коллекционные вещи отдельно сдавать в сейф к пилотам, где-то можно провозить.
Она не смогла разобраться, была не специалист в этом деле и вызвала охранников, охранники её тоже не так поняли и в конце концов через испорченный телефон информация уже дошла до спецслужб, которые приехали на броневике. Приехала пятёрка вооружённых автоматами людей, которые приехали меня брать. Потом выяснилось, что всё безопасно, всё легально, всё хорошо. С английской спецслужбой разошлись друзьями.
– Какие чувства вызывают у вас вещи из вашей коллекции?
– Всё зависит от вещи. Некоторые вызывают гордость. Некоторые – удивление: насколько продумано и удобно было всё сделано ещё 80–100 лет назад. Современное туристическое снаряжение во многом уступает. Особенно продумывали безопасность: чтобы в рукопашной нельзя было зацепиться за предмет и обездвижить человека.
Любая вещь – это повод к исследованию. Пока смотришь на неё в витрине – у тебя одни впечатления, когда держишь в руках – совсем другие. Возникают вопросы, понимание, эмоции.
– Планируете ли создать полноценный музей?
– Частная выставка и музей уже был, существовал более 20 лет в редакции газеты «Новое поколение». Сейчас часть моей коллекции будет выставляться в Центральном французском доме, в его цокольном музее. На данный момент там идёт реконструкция. Конкуренция выставочных артефактов там высокая. Если в моей коллекции вещам по 100 и 80 лет, то там представлены артефакты тысячелетней давности. Сейчас решается вопрос с моей коллекцией – что и как выставлять: на постоянной основе или под конкретные события.
– Насколько сегодня доступно коллекционирование исторических вещей? Это сложно?
– Сложно – да. Потому что коллекционирование, особенно историческое, в первую очередь требует знаний и увлечённости. Это не та история, когда ты зашёл в магазин, купил – и тебе всё объяснили, дали гарантию, а если что-то не так – вернули деньги. Здесь всё иначе.
Коллекционирование – это, прежде всего, понимание предмета. На первом месте – знания, на втором – уже деньги. Потому что без знаний легко ошибиться, купить подделку или просто не понять ценности вещи.
Насколько это дорого? Тут всё зависит от того, что именно ты собираешь. Кто-то увлекается марками – многие из них даже времён войны выпускались огромными тиражами, и стоят сегодня совсем недорого.
То же самое с монетами. Да, есть дорогие экземпляры, но большинство вполне доступны – за сотни тенге.
Книги, открытки, издания времён войны – они тоже могут стоить совсем недорого. Например, у меня есть четырёхтомник «Война и мир», изданный уже после начала Великой Отечественной. Казалось бы, страна воюет, тяжелейшее время, но при этом выходят такие книги. Это удивительно и трогательно. И стоит такой комплект совсем немного.
Коллекцию можно собрать на любой кошелёк. Хочешь тратить тысячу тенге в месяц – будет коллекция. Пять тысяч – будет больше. А если ты при этом учишься, читаешь, интересуешься – твоя коллекция может оказаться куда интереснее и ценнее, чем у людей, которые просто тратят на это больше денег, но без души.
Конечно, есть коллекционеры – те, кто не считает расходов и покупает всё подряд. У них это уже не увлечение, а страсть. Но в норме всё же человек понимает, сколько он может позволить себе потратить, и увлекается в этих рамках.
Из этого вытекает главный совет начинающим: прежде чем тратить деньги – изучите предмет. Чем лучше вы в нём разберётесь, тем выше шанс приобрести не просто вещь, а вещь с историей, вещь настоящую, интересную и даже ликвидную, которую можно будет продать позже по той же цене или даже дороже, потому что количество таких вещей не увеличивается, а уменьшается.
Для кого-то коллекционирование – это инвестиция. Для меня – нет. Потому что, чтобы инвестировать, нужен капитал. А у меня – увлечение. Оно даёт знания, радость, ощущение сопричастности. Одна информация цепляет за собой другую, и в итоге начинаешь видеть картину мира объёмно, ясно и глубоко. Без этого увлечения я бы и мир воспринимал иначе – более поверхностно.