Абай был бы доволен

«Перевод поэзии – это искусство потерь, – считает казахстанский поэт Ербол Жумагулов, взявшийся переводить «Слова назидания» Абая

– Желание передать Абая с ювелирной точностью заставляет меня иной раз сидеть целыми днями над одним коротеньким предложением»
По его словам, переводить Абая очень сложно

-Вообще-то я и не думал переводить, но ко мне с предложением взяться за это обратилось Национальное бюро переводов, – говорит Ербол. – Времени предлагали немного. Потом что-то у нас не срослось, но тема осталась. А получилось это так. Как-то, отдыхая после монтажа фильма, мы с другом заговорили о «Словах назидания». Я показал ему оригинал текста и стал сравнивать с имеющимися переводами. И вроде бы и знал об этом давно, но тут, вникнув, сам удивился тому, насколько некорректно переведен текст. Пока объяснял другу, как следовало бы перевести правильно, перевел половину первого Слова.
Подумал, что это может быть знак, и начал переводить дальше без всякого заказа. Последнее слово за читателем, но мне кажется, если бы Абай писал на русском, он написал бы именно так. Ну, или максимально приближенно.
– А чем ваш перевод будет отличаться от других?
– В прежних переводах некоторые предложения по-казахски переводчики просто пропускали, потому что не смогли это сделать или не захотели утруждать себя долгими раздумьями над философскими месседжами, которые Абай оставил потомкам. К примеру, в казахском есть выражение «ақыл табу». Про Виктора Шкловского – умолчу. Сатимжан Санбаев пропустил это предложение, а Сейсенбаев перевел как «достигнуть сознания». Но это все равно, как если бы если русскую идиому «бить баклуши» перевести так, будто кто-то кого-то бьет. В казахском языке идиома «ақыл табу» означает «найти выход».
– Почему даже для великого Абая не нашлось достойного переводчика?
– Я не знаю. Могу лишь сказать, что стихи очень сложно переводить. Что касается «Слов», то первый перевод к 100-летию поэта сделан Виктором Шкловским. Вот как звучит начало второго Слова в его переводе: «В детстве мне часто приходилось слышать, как наши казахи, встречаясь с узбеками, называли их «сартами», и подсмеивались над ними: «Ах вы, такие-сякие, широкополые, тарабаристые». Абай пишет между тем: «Ененді ұрайын, кен қолтық сарт». Опущу из соображений цензуры первую часть (казахи поймут – почему), но обратим внимание на словосочетание «кен қолтық». Дословно оно переводится как «широкие подмышки», однако все перевели его как «широкополый» (хотя где полы, а где подмышки?). Между тем, в словаре фразеологизмов казахского языка «кен қолтық» переводится как «простодушный» и «бесхитростный» (простофиля, простачок). Если уж речь идет о литературном переводе, то, на мой взгляд, следовало бы перевести как «хитромудрые сарты». Если вчитаться в контекст, то бесхитростность и простодушие сартов мнимые, потому что далее Абай пишет – «в глаза лебезят, отвернутся – проклинают». Я сейчас, конечно, утрирую, но, полагаю, суть ясна.
Сатимжан Санбаев сделал перевод «Слов» в 1970 году. Этого талантливого драматурга можно оправдать тем, что он, кажется, очень торопился, но ни тексту, ни Абаю от этого не легче. Переводчик некоторые предложения просто опускал, то есть не переводил их, или же объединял два предложения в одно и наоборот. Потом взялся переводить «Слова» Роллан Сейсенбаев. У него тоже много хромающих моментов. Ему, чувствуется, передали общий смысл, и он через подстрочники более или менее сформулировал мысли Абая, а тонкие нюансы и детали не раскрыл. К примеру, Абай говорит «қалпынды сақта». Чтобы понять этот контекст, надо знать, что «қалп» – это не просто состояние души. Абай был суфием (суфизм – мистическое течение в исламе, проповедующее аскетизм и повышенную духовность. – Ред.), и чтобы понять эту строку, надо владеть суфийским вокабуляром. Калп в суфизме – это духовное сердце. В оригинале звучит, а в переводе на русский – не очень. А чтобы зазвучало, но при этом был сохранен дух оригинального текста Абая, надо знать материал, и самое главное – найти адекватное слово, максимально точно передающее смысл написанного. Я лично до этого еще не дошел, хотя бьюсь уже который месяц.
Есть еще переводы культурологов Ауэзхана Кодара и Жаната Баймухаметова. Первый мне показался чуточку излишне поэтизированным. Впрочем, я еще не вчитывался как следует. Вариант Жаната я не видел. Он, как я узнал из сети, есть только у его матери. Словом, основных переводов – раз-два и обчелся. И ни один их них пока не является таким точным, каким его хотелось бы видеть. Я понимаю, что это сверхзадача, и при таком уровне сложности, возможны ошибки, упущения и недочеты.
Даже я, окончивший казахскую школу, не сразу могу понять, что некоторые понятия в контекстах Абая несут совсем другой смысл, иногда стертый временем, устаревший. Здесь важны нюансы каждого слова и фразы. Иначе какой смысл переводить? Желание передать Абая с ювелирной точностью заставляет меня иной раз сидеть целыми днями над одним коротеньким предложением, а потом разбивать стакан о стену, ругая и Абая, и себя. Скажем, в одном из «Слов назидания» есть выражение «құлшылық ету». Его можно понять и как молиться, и как служить богу, и как читать молитву, и находиться на пути к вере… Провисев пять часов на телефоне, я сделал кучу звонков друзьям, провел несколько WhatsApp-конференций и довел всех, кого мог, почти до истерики. Я часто практикую такие совещания, у меня есть три друга, каждый из которых знает казахский глубже меня. Вот у них я и перепроверяю свои переводы. Очень долго решаю, как именно перевести, перебираю варианты.
– Как вы думаете, переводчик должен владеть языком оригинала?
– Обязан! Я как-то перевел по заказу два стихотворения Роберта Фроста. Заказчик остался доволен, но если бы я знал язык, то перевод был бы гораздо лучше.
– Но вот переводчик «Пути Абая» Анатолий Ким считает, что хорошего писателя должен переводить хороший писатель, которому вовсе необязательно владеть языком оригинала.
– С большим почтением отношусь к писательскому мастерству Анатолия Андреевича. Спасибо ему за попытку перевести «Энциклопедию казахской души». Любому другому переводчику – не казаху на его месте было бы сложно. В этом романе много нюансов, понятных только казаху, причем такому исконному, плавающему в этих тонкостях, как рыба в воде. Тут и межродовые взаимоотношения, и препарирование семейной жизни, и описание степных законов, и бытовые нюансы… К примеру, в переводе Анатолия Кима мальчик Абай скачет домой на саврасом коне. Но савраска – это практически крестьянская лошадь. Садиться на нее сыну волостного управителя Кунанбая – это все равно, что сын акима будет мчаться на ржавом мопеде вместо мерседеса.
– А вы взялись бы за перевод этого романа?
– Конечно, я бы хотел внести свою долю в это дело на фоне того, что происходит с институтом перевода. Но пока это всего лишь желание. Боюсь, что без серьезной подготовки это будет невозможно. Я «Слова назидания» больше полугода на голом энтузиазме не могу одолеть, а тут такой объем! Впрочем, стилистика «Слов» поэтичная, сжатая, очень много размышлений и религиозных тонкостей, а проза все же более описательна. Я ради интереса начал сейчас переводить «Сиротскую долю» Ауэзова и, скажу честно, таких сложностей, как со «Словами назидания» не испытываю.
– Это происходит от того, что у нас никогда не было профессиональной школы переводчиков?
– Почему не было? А Мукагали Макатаев? Правда, после него «Божественную комедию» Данте никто и не пытался перевести на казахский. И не только он, было немало переводивших многое из мировой литературы. Но сейчас хорошие переводчики в самом деле куда-то исчезли. Они отсутствуют и в книжных магазинах, и в интернете. Вообще любые переводы – это, на мой взгляд, вопрос такой, что люди сами должны этим заниматься, привлекая спонсоров и меценатов. В принципе, я против того, чтобы на государственные деньги переводили на языки мира даже самого Абая. Хороших писателей издатели из других стран находят и переводят сами. Что касается лично меня, то на перевод моих стихов в Цюрихском университете ни одной копейки государственных денег не потрачено, но тамошние студенты-слависты в данный момент пытаются их перевести. Значит, я интересен им, хотя узнал об этом совершенно случайно – из рецензии на мою книгу.
– Вернемся к Абаю. Как вы оцениваете его переводы Гете? Например, знаменитой «Ночной песни странника», который у Лермонтова называется «Горные вершины...»?
– Поэзия – это искусство потерь. Мне вот интересно, если бы Гете прочитал казахский вариант «Ночной песни странника» в вольном переводе Абая, то узнал бы его или нет? Я думаю, что любой перевод (неважно – хороший или плохой) – это попытка понять взаимодействие культур, она несет в себе мощный гуманистический заряд. А поэзия практически непереводима. Поэтому великий Гете в переводах на русский и на казахский исчез, но остались не менее великие творения Лермонтова и Абая, сохранившие певучесть и ритм оригинала.
Но самая главная мысль, которую я хочу донести сейчас, – казахский язык нужно сделать языком мировой литературы. То, чем мы страдаем сегодня, пытаясь перевести самостоятельно свою литературу на языки, – это комплексы вчерашнего дня. Это – как невеста, которая сама себя предлагает женихам, тогда как настоящую красоту завоевывают.
– Можно ли назвать знаменитые абаевские строчки «қазағым, қайран жұртым», которую все знают как «О, казахи, мой бедный народ», вольным переводом, подобно переводу «Песни ночного странника».
– «Кайран жұртым» – это вообще-то и не бедный, и не несчастный народ. Тут любовь, смешанная с великой досадой на грани отчаяния, но дословного перевода этого слова нет, его посыл понятен только носителям языка. Задача переводчика – минимизировать потери, но «бедный народ» – это не минимизация, а… не знаю, что. Еще один яркий пример из Абая – «көзімнің қарасы». Дословный перевод – чернота моих глаз. Те, кто пытался перевести, пренебрегая очарованием абаевского слова, перевели как «зрачок моих глаз» (спасибо, что не хрусталик). А Абай, между тем, обращаясь к любимой, хотел сказать, как минимум, – свет очей моих или ненаглядная моя.
– Сколько времени вы уже заняты переводом?
– С ноября прошлого года, но полностью отдаться работе сложно. Долго въезжаешь в материал, а потом раз – и надо уезжать на съёмки недели на две-три. Возвращаешься, а ритм уже потерян, и все опять по-новой. Друзья даже как-то пытались искать спонсоров, чтобы я мог закрыться месяца на два-три и работать, не отвлекаясь. Пока безуспешно. Сейчас карантин, я дома, но от перевода отвлекает необходимость завершить в срочном порядке сценарий художественного фильма.
– А когда все-таки планируете завершить перевод?
– Пока переведено 25 «Слов» из 45. Не думаю, что нужно гнать гусей по бездорожью, хотя понимаю, что и затягивать тоже. В общем, как получится, так и закончу. Я не привязываю свой перевод к юбилею. Будут его праздновать или не будут, Абай равно останется Абаем.

Мерей СУГИРБАЕВА