Как работала машина экспроприации казахского байства.
Государственная машина экспроприации казахского байства, проявившаяся во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. в виде непосильного налогообложения, лишения избирательных прав, конфискации имущества и скота, выселения и физического уничтожения, оказала существенное влияние на развитие индивидуального хозяйства, социально-демографическую ситуацию в Казахстане, нарушила традиционную структуру региона, устоявшиеся веками морально-этические традиции казахского народа, переиначила, как и по всей стране, крестьянский традиционализм и, что самое главное, привела к отчуждению собственника от средств производства и результатов его труда. Например, в ходе первой массовой кампании по ликвидации казахской аульной элиты в августе 1928-го – феврале 1929 года наряду с владельцами крупных байских хозяйств репрессиям подверглись владельцы средних и даже маломощных хозяйств, которые, по мнению официальных властей, представляли потенциальную оппозицию режиму. Кампания по ликвидации байства и кулачества как класса переросла в начале 1930-х годов в крупномасштабные антикрестьянские репрессии и привела республику к катастрофе и голоду в Степи.
На основе новых концептуальных подходов в начале 1990-х гг. казахстанскими историками были предприняты первые попытки освещения процесса конфискации и выселения так называемых баев-«полуфеодалов» с мест их постоянного проживания в другие округа республики и другие регионы страны Советов. Но отдельные ее аспекты, как, например, исследование социального облика баев-«полуфеодалов», структурный анализ их семей, моделирование и определение степени состоятельности конфискованных байских хозяйств, уровня влияния и авторитета на местное казахское население, характеристика социальной психологии восприятия ими чрезвычайных мер и логика действия механизма репрессий против традиционных аульных лидеров не получили своей детальной разработки. Рассмотрение этих важных вопросов стало возможно в результате внедрения в научный оборот ранее закрытого массового источника – личных следственных дел репрессированных баев, которые предоставили уникальную возможность восполнить недостаток фактического материала и выйти на уровень источниковедческого синтеза.
В целом проведенный анализ позволил сделать вывод о том, что официальные власти к разряду баев-«полуфеодалов» относили отдельную категорию казахского аульного населения скорее не по экономическим соображениям, а по политической неблагонадежности, отношению к советской власти и мероприятиям, проводимым ею. Так, согласно официальным данным Центркомиссии, 80,75% хозяйств проходили по 1-й категории как крупные скотоводы, а по 2-й – 19,25% бывших волостных управителей, потомков привилегированных сословий и противников режима (СОЭ). Анализ данных архивных источников в ПОБД опровергает данное положение, выявив следующие данные: по 1-й группе конфискации прошли 65,71%, а по 2-й – 34,29% от общего числа репрессированных баев. Эта разница была связана, причем с одобрения центральных и республиканских органов власти, с постоянными пертурбациями в списках хозяйств в связи с заменой категории конфискации одного хозяйства другим, которые проводились как по первоначальным, так и по корректированным спискам осведомителей ОГПУ. На наш взгляд, более достоверные данные личных дел отражают тенденцию уменьшения числа крупных скотоводов в сторону увеличения «социально опасных элементов», оппозиционно настроенных против советской власти.
Несмотря на уменьшение поголовья стада в результате предшествующей конфискации, официальные органы, ориентируясь на неоткорректированные данные, вновь внесли их в списки уже в соответствии с Декретом; оставшийся скот был изъят, а члены семьи этапированы в места высылки. Характерно, что 6% баев, освобожденных от уголовной ответственности за отсутствием состава преступления, конфискованный скот так и не был возвращен. Всего же к 27 августа 1928 г. под следствием и содержанием в исправдомах находилось 14,3% баев.
Согласно данным ПОБД, 20% от общего числа были привлечены к ответственности за противодействие массовой конфискации, но их семьи были депортированы до вынесения приговора о виновности подсудимого. Органами ОГПУ социально опасными и пользующимися огромным влиянием среди населения были названы 82,85% владельцев байских хозяйств (в том числе женщины). 91% баев характеризовались враждебным отношением к советской власти, нейтральным и лояльным – лишь по 3%, главами родовых группировок названы 34,29% репрессированных. Только эти приведенные данные позволяют сделать вывод о практическом отборе конфискуемых хозяйств как по количественным, имущественным, так и в большей степени по качественным социальным критериям.
В ходе анализа архивного материала были выявлены документы КазЦИК, в которых порицалась практика местных органов объединять хозяйства и выселять семьи, число членов этих семей достигало 40–50 человек. Кроме того, выявлены в ходе анализа достаточно достоверные факты, подтвержденные проходными свидетельствами о высылке, что число членов депортированных семей колебалось от 3 до 30 человек. На основании этих данных и компьютерного анализа комбинированных группировок в БД автор утверждает, что число в 696 конфискованных хозяйств (официальные сведения) не соответствует действительности; согласно математическим выкладкам это число достигало 1053 хозяйств с общим числом репрессированных владельцев и их семей более 17 тысяч человек.
Исследование логики действия репрессивной машины в период проведения конфискации и выселения на основе данных ПОБД дало основание для утверждения: доминирующей целью этой кампании являлось уничтожение потенциальных и неформальных противников социально-экономических преобразований в казахском ауле – «инакомыслящих», авторитетных и образованных, а «следовательно, наиболее опасных антисоветски настроенных людей». Причем комплексный анализ выявил тенденцию сознательного обречения выселенных семей на голодное существование, а в случае больших объединенных семей – на физическое вымирание. Об этом свидетельствуют данные о выделенной трудовой норме для каждого хозяйства, которой едва хватало для пропитания. Кроме того, в результате переселения этапом на новое место жительства в осенне-зимний период вопрос выживания стариков и малолетних детей выглядел весьма проблематично.
Конфискации подверглись в основном лица зрелого и пожилого возраста, как образованные, так и не владевшие грамотой, но обладавшие большим жизненным опытом, житейской мудростью и авторитетом, большая часть из которых выполняла хозяйственно-регулятивные функции в общине, являясь неформальными их лидерами.
Согласно расчетам, образовательный уровень среди баев составил почти 3/4 от общего удельного числа репрессированных по Декрету, т.е. 71,43%. Среди них преимущественно владевших казахским языком и обучавшихся арабской графике в мектебах и мечетях было 48,57%, дополнительно русскому – 17,14%, а также имевших специальное образование – 5,71%. В число неграмотных вошли в основном женщины и мужчины – владельцы кочевых хозяйств.
Компьютерный анализ комбинированной группировки данных уровня грамотности репрессированных, возраста и занимаемой должности при царском правительстве раскрывает тесную взаимосвязь между признаками. В возрастной группе от 50 до 64 лет 28,56% занимали должности волостных управителей и биев. Среди 42,86% баев, относящихся к более старшим возрастным категориям (от 65 до 80 лет), почти 2/3 не занимали никаких должностей при царском правительстве, а из 25,71% грамотных только 11,4% персонифицировали часть носителей хозяйственно-организаторских функций казахского аула.
Сауле ЖАКИШЕВА, доктор исторических наук, профессор КазНУ им. аль-Фараби,член республиканской рабочей группы Государственной комиссии по полной реабилитации жертв политических репрессий в Казахстане.
Статья опубликована в №59, от 28.05.2022 газеты "Вечерний Алматы" под заголовком "Изломанная Степь".
Хочешь получать главные новости на свой телефон? Подпишись на наш Telegram-канал!