В современном искусстве Казахстана особое место принадлежит художнику Есиму Едгебаеву (1946–1992). Прирожденный ваятель, он обращал косную материю в живую плоть Духа. И возникли высокие в своем классическом решении образы Времени.
«Есим» в переводе с казахского языка означает «мудрость». Это имя мой друг носил с достоинством подлинного кочевника, а они исчисляются тысячами на этой земле, не так ли? Их кодекс чести зиждется на высоком служении делу своему, верности, совести, но, прежде всего, силе духа.
Таковым и явился в казахское искусство скульптуры молодой аристократ духа, сдержанный, молчаливый, фанат своего ремесла Есим Едгебаев. За плечами его была учеба в художественной школе Москвы, затем в мастерской академика М.Ф. Бабурина в Суриковском институте живописи, скульптуры и архитектуры Академии художеств СССР.
Начало
Мечтой Есима с раннего детства, когда он, тяжело болея, лежал в гипсовом корсете (это было в Талды-Курганской области, где художник родился в 1946 г.), была удивительная профессия человека, творящего из глины и камня чудо преображения мира. А еще он мечтал отдать себя служению народу своему, земле своей, Казахии, преобразуя жизнь в мир добрый и справедливый, достойный Человека.
По счастью, отец из девятерых детей именно в этом малыше угадал талант и волю, отправив сына в далекий столичный город, выпестовавший дар мальчика, превратив его в подлинного художника.
Не менее счастливой оказалась встреча Есима после школы с Михаилом Федоровичем Бабуриным, признанным мэтром скульптуры, который умел, имея шестое чувство, предугадать в своем будущем питомце талант, и именно это становилось отправной точкой в учебе. А тему для дипломной работы Есим выбрал архисложную. Не было иконографии. По крохам приходилось собирать скупой материал. Только-только вышли в свет отдельные труды гениального ученого-энциклопедиста Востока аль-Фараби. Возникали гипотезы и скрещивались копья по поводу вопроса о его происхождении и родины – городища Отрар. Первые робкие графические попытки изобразить его облик предпринимали отдельные художники Алма-Аты.
И Есим рискнул. Обратившись со своим намерением к Бабурину, получил одобрение и приступил к работе. Она двигалась трудно и неимоверно затянулась. За две недели до защиты диплома – катастрофически короткий срок – Есим нашел наконец-то то, что искал!
Вместо облаченных в длинные восточные одеяния и легкие драпировки юношей и молодых мужчин в чалмах – а их накопилось множество, вытеснив пространство мастерской, – Есим начал лихорадочно, днем и ночью, «набело» лепить своего героя. И когда на рассвете одного из дней на пороге возник Бабурин, Есим в изнеможении стоял перед фигурой, нанося последние штрихи. Учитель среагировал: «Ты что, очумел? Иди отдыхай!» А сам улыбался – чрезвычайная редкость! – вглядываясь в еще сырой материал.
На защите дипломов, когда очередь дошла до работы Есима Едгебаева, произошло нечто странное, напоминающее сцену в концертном зале. Комиссия замерла. Повисла тишина. Все взгляды были устремлены на фигуру обнаженного юноши, шагнувшего с постамента в пространство, подняв в экстатическом жесте, тонкую руку пророка над головой. Античная пластика и страстный динамизм Родена, которым поклонялся молодой ваятель с детства, преломились в творческом видении Едгебаева и воплотились именно в этом образе впервые.
Прикрытые тяжелыми веками глаза обращены в себя, но одухотворенное лицо, но трепетные, вздрагивающие губы, но струящаяся поверхность и каждая клетка всей фигуры движутся к нам в страстном воодушевлении призыва. Смысл его – Свет познания. Такой и была миссия и вся жизнь подвижника Аль-Фараби.
Гром аплодисментов. Это был лучший дар Учителю, вырастившему такого Ученика. Бабурин вновь улыбался, Есим смотрел на него молча, а одна из педагогов, член комиссии, подойдя к жене Есима, протянула ей розу со словами: «Берегите этого мальчика!».
Работа в Алма-Ате
После получения диплома с отличием и теплого прощания с Москвой начались будни работы в Алма-Ате. Жизнь не баловала. Им пришлось вчетвером – росли двое детей – ютиться в одной комнате микрорайонной застройки. Не было денег. Не было мастерской, необходимой скульптору, как воздух. Ведь скульптура, прежде чем вознестись над площадью или сквером, быть установленной в интерьере, переживает много этапов. Значит, где-то висит в воздухе цементная пыль и гипсовый порошок, копится пластилин и глина, сушится дерево и обрабатывается камень… Ни графикам, ни живописцам подобных проблем переживать не приходится, но всему свое время. Жаль только драгоценное это время, когда оно дано на счет сутками и часами в обмен на неповторимый талант. Есим знал, что обречен, никому не говоря об этом, и потому торопился, чтобы «хоть что-то успеть, что обязан сделать». Не позволял себе ни отдыхать, ни расслабляться, получив, наконец, долгожданную мастерскую в подвале старого дома. Прекрасно зная, что физическая тяжелая работа ему категорически воспрещена, с улыбкой, через адову боль, переступал свой недуг и работал, работал, работал…
Однажды он признался, что как бы ни был высок профессионализм мастеров пластики и ваяния разных стран и эпох, он отдает предпочтение духовности древних греков, античности, Микеланджело и Родену. «Надо владеть классикой, чтобы быть вправе рассуждать о новаторстве!» – любил повторять он. И делом доказал это. Его «аль-Фараби» не увидели ни современники из своей страны, ни другие ценители подлинно высокого искусства скульптуры. Потеря для культуры, не только казахской, невосполнимая…
«Портрет Гани Муратбаева» был создан в двух вариантах: в бронзе и медной выколотке. Первый являет нам юношески пылкое, вдохновенно страстное лицо, красивое не только чертами, но, прежде всего, экспрессией, благородством душевного порыва. Именно Гани собирал по отдаленным уголкам родины подростков, которым предстояло, получив знания в лучших учебных заведениях страны, стать впоследствии просветителями народных масс, гордостью своей земли и наставниками молодежи. Пламень сердца и интеллект первого комсомольского вожака, облеченного таким доверием, светятся в этом портрете, исполненном в классических традициях греческой пластики, с тонкой моделировкой и филигранной отделкой форм. После выставки это лицо вызвало мощный резонанс: о портрете и его авторе впервые заговорили, особенно в Союзе писателей, где в среде вдумчивых знатоков новой истории и исследователей подлинных фактов жизни народной оказалось немало серьезных ценителей искусства Есима Едгебаева.
Образы книги
Среди монументальных работ самым серьезным произведением стал горельеф в здании Союза писателей Казахстана. Очевидна роль портрета Гани. В конкурсе на тему «Образы книги» Есим победил единогласно. И в сверхкороткие сроки создал величественное и пророческое панно. Заказ от Союза, возглавляемого тогда Олжасом Сулейменовым, состоялся вскоре после событий декабря 1986 года – зимой 1987-го. Свирепствовала реакция. «Право голоса» представителям мыслящей интеллигенции предоставлялось лишь при условии бесконечных бредовых повторов о «национальном согласии». Наказанием инакомыслящим был «закрытый рот», о чем позже сказал сам Олжас. Но Есим Едгебаев, не большой любитель словесности, показал своим произведением то, что недоступно было проявить представителям говорящей и пишущей братии.
В светлом прямоугольнике стены старого академического здания между двумя этажами перед глазами поднимающегося по парадной лестнице зрителя возникает монументальное зрелище.
Из книги через плоскость ее страниц в пространство над нами прорываются в наше Сегодня и Завтра двое: Он и Она. Гармония и вера, вдохновение и порыв, убежденность и трепет одушевляют эти великолепные фигуры, несущие нам Победу и Свет доброты. Чашу мира – в руке девушки, раскрытую ладонь мужчины (смысл древнего жеста – пять) художник являет нам как девиз кочевника: «Мир – гостю, отпор – врагу!» Не о том ли в стихах писал Олжас: «Ныне живущие, вам предстоит доказать доброту оскорбленных!»?
Обрамлением этой центральной пары светлых вестников Разума и Мира служат две книги-образа со словом «Казахстан» на древнетюркском и современном казахском языках. Домбра и кобыз, исконно неразделимые с музой слова и знака казаха, дополняют смысл изображения.
Возглавляя комиссию по приему работы, Олжас Сулейменов разглядел ее внимательно и пристрастно, одобрил, отпустив напоследок с усмешкой замечание о герое, который уж очень «кого-то напоминает». «Не поймут!» – заключил он, прощаясь со скульптором.
Но менять черты лица своего героя Есим не стал принципиально, полагая, что именно Олжас Сулейменов олицетворяет собой будущий прорыв нации к правде и прогрессу общества. И не ошибся!
Только самому не суждено было стать очевидцем празднеств по случаю Дня Независимости Казахстана, отмеченных торжественно и празднично.
Лишь однажды сказал Есим фразу, что высветила его сущность. Внезапно вспомнив, я вслух произнесла строки А.С. Пушкина: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы!.. Как он любил Россию!» На что Есим, помолчав, ответил вдруг охрипшим голосом: «Любить свое Отечество – этого еще мало! Надо отдать служению ему все свои силы, знания, все помыслы свои! Тогда толк будет!»
Ныне, переступив порог ХХI века и третьего тысячелетия, мы убеждаемся в прозорливости Художника, избравшего своим идеалом образ лучших сынов Отечества. Он прозрел будущее своей Родины. И запечатлев вдохновенные черты героев Будущего, обрел бессмертие. Понадобилось время, чтобы осознать, сколь неповторима и высока струна духовного напряжения, ведшего Есима Едгебаева по земному пути, дабы сказать в своем творчестве о мире и своем видении возвышенным языком мечтателя и борца, преображая этот мир. Именно об этом слова Олжаса Сулейменова:
«Кружись, айналайын,
Земля моя!
Как никто, я сегодня тебя
понимаю,
Все обиды твои на себя
принимаю!
Я кочую, кружусь по дорогам
твоим!».
Статья опубликована в №50, от 12.05.2022 газеты "Вечерний Алматы" под заголовком "Пешком к мечте".
Хочешь получать главные новости на свой телефон? Подпишись на наш Telegram-канал!